Нет ничего тяжелее, чем терять самых близких людей. Нет ничего хуже чувства вины, что нападает озверевшей псиной всякий раз, когда мысли уходят к Тому дню. Он соврет, если скажет, что смирился с их смертями. Столько людей и, что самое страшное, после этого у него не осталось никого. Ни одной живой души в глаза которой он мог бы посмотреть и сказать себе, что прорвется.
Но год за годом он рискуя собственной шкурой приходит сюда. Чтобы принести букет белых линий для капитана Амари и бутылкой виски для Гейба чтобы в очередной раз посмотреть на вырезанные на могильных плитах имена.
Больнее всего становится возле могилы Габриэля, где под аккуратно выбитыми цифрами неровным почерком было нацарапано «лучший отец». Он и сам не помнил, когда это сделал, помнит только, что был чертовски пьян, когда впервые собирался сюда. Сейчас все поменялось. Сегодня Маккри отказав привычке был одет в черный костюм и темное пальто. Даже вместо любимой шляпы была другая – он все еще был в международном розыске.
И раз за разом он ловит себя на мысли, что пора бы прекращать это ежегодное паломничество к холодным камням. Каждый год обещает себе начать двигаться дальше и на следующий год вновь приходит снова в выглаженном костюме и с букетом белоснежных лилий и бутылкой виски.
Сегодня его маленькому ритуалу помешали. Вернее, он сам его прервал, заметив знакомую фигуру возле мемориала. Кто бы мог подумать, что не он один еще помнит.
- Доктор Циглер? Не думал, что ты еще бываешь в Европе. – Медленно произносит он, подходя к девушке. Цветы и бутылка уже лежат на своих законных местах, так что Маккри ничего не мешает закурить. Пришлось отказать излюбленным сигарам, так что особого облегчения сигареты не принесли. – Я слышал ты все больше занимаешься помощью «Красному Кресту»?
- Вот ведь паршивцы. – Сквозь зубы бормочет он, кивая на остатки краски, которые, видно, так и не удалось стереть, когда кто-то из вандалов разрисовал мемориал. Наследие Овервотч. Кусок гранита и свинское отношение к памяти хороших людей.